Sarkel

Куда исчезли хазары. 

Караимский некрополь в Иосафатовой долине.

Фотографии надгробий, переводы эпитафий и комментарии приводятся по книге: Липунов И., Кизилов М. Караимское кладбище в Иосафатовой долине. Симферополь, 2017. 

Недалеко от Бахчисарая в Крыму, в верховьях балки Марьям-дере, рядом с «пещерным городом» Чуфут-Кале находится один из самых известных и посещаемых объектов культурного наследия Крыма — караимский некрополь в Иосафатовой долине. Протяженность некрополя составляет около 0,5 км, на его территории находится более 7000 надгробий. Самые ранние из них датируются 40-ми годами XIV в, а самые поздние — послевоенным временем. Около 3400 из этих надгробий имеют погребальные эпитафии, подавляющее большинство которых сделано на древнееврейском языке. Караимизм — течение в иудаизме, сформировавшееся приблизительно в VIII – X вв. н.э. Караимы почитали Писание (Танах, Ветхий Завет) как единственный источник религиозной истины. Отличие караимов от других иудеев заключалось в неприятии Талмуда –раввинистического свода правовых и религиозно-этических положений иудаизма, считающегося евреями-раввинистами «устной Торой». В Крым караимы переселились в XIII веке.

По поводу происхождения названия долины, в которой расположен некрополь, нет однозначного ответа. Предполагают, что долина была так названа караимами по имени одноименной долины в Иерусалиме, в память похороненной здесь семьи, вышедшей из этого города. По одной из версий, Иосафатова долина в Иерусалиме получила свое название как место, где был погребен упоминающийся в Библии царь Иудеи Иосафат. Согласно другой гипотезе, именно в этой долине Иосафат одержал победу над маовитянами и их союзниками. Здесь располагается крупное еврейское кладбище, действующее и по сей день. В XIX – XX вв. изображения иерусалимской Иосафатовой долины помещались практически во всех еврейских йорцайтах (таблицах для записи дат поминовения усопших). Вид чуфуткальской безлесой каменистой долины, плотно усеянной множеством надгробий, многим навевал мысли о сходстве Чуфут-Кале и окрестностей Иерусалима. Большинство надгробных памятников Иосафатовой долины сделано из местного известняка, добывавшегося в непосредственной близости от некрополя. Некоторые поздние надгробия богатых караимских семей делались из дорогостоящего базальта и мрамора. Лицевая сторона надгробия, на которой наносилась погребальная надпись, была направлена, как правило, на север. Эпитафии наносились прямо на поверхность надгробия, иногда вырезались в специально сделанной для этого нише. В отличие от надгробий раввинистов, зачатую сделанных в многоцветном стиле, караимские надгробия Крыма почти всегда были выдержаны в строгой манере, без дополнительных украшений (отличием являются поздние дорогостоящие надгробия богатых караимов второй половины XIX – начала XX века). Надпись на надгробии, как правило, делалась не сразу, и иногда даже многие годы спустя после смерти; бывало, что надписи заказывали родственники, которые не знали точных патронимиков и дат смерти и рождения умерших. По этой причине в эпитафиях иногда отсутствуют эти данные. 

Надгробия орнаментировались редко и достаточно бедно. На самых ранних памятниках XIV – XV веков встречаются сельджукские орнаменты, аналогичные украшениям на христианских и мусульманских надгробиях этого же времени. 

Н. В. КАШОВСКАЯ. 

К ИТОГАМ ИЗУЧЕНИЯ КАРАИМСКОГО НЕКРОПОЛЯ В УЩЕЛЬЕ ТАБАНА-ДЕРЕ (МАНГУП): ПРОБЛЕМЫ ХРОНОЛОГИИ И ПЕРИОДИЗАЦИИ (ОТРЫВКИ). 

Караимский некрополь Мангупского городища, расположенный в ущелье Табана-дере, является одним из наиболее известных и одновременно одним из наиболее изученных иудейских некрополей в Крыму. О нем сохранили описания первые исследователи городища еще в конце XVIII — начале XIX вв. С 1830-х гг. некрополь становится объектом пристального научного интереса2 . П. С. Паллас в своих «Наблюдениях, сделанных во время путешествия по южным наместничествам Русского государства в 1793-1794 гг.» приводит сведения о Мангупе, относящиеся к самому концу XVIII в., когда его обитатели уже покидали городище. В традиционной для литературы этого времени форме он сообщает, что город оставался населенным лишь в кварталах, которые примыкали к синагоге и где «несколько домов занимали жиды». П. С. Паллас обратил внимание на формы надгробий местного кладбища, отметив там только «двурогие гробницы». По его мнению, «еврейское» кладбище доказывало, что «здесь жил этот народ» [48, с. 64]. Оставленные развалины крепостных сооружений и церквей, за исключением мусульманской застройки, академик связывал с генуэзским периодом и пояснял, что «основание города не относится к очень глубокой древности» [48, с. 65]. Позже, в 30-х гг. XIX в., в путешествие по Крыму отправляется другой ученый немец, П. И. Кеппен [27, с. 26]. Он много путешествует, пишет путевые заметки, собирает старые легенды. По настоятельному совету Мордехая Султанского, законоучителя из Луцка, «караимского раввина», по словам самого П. И. Кеппена, в 1833 г. автор будущего «Крымского сборника» предпринял путешествие на Мангуп, которое имело большое значение для решения вопроса о времени появления иудейской общины на памятнике. Наиболее древним на караимском кладбище П. И. Кеппен признал надгробие, показанное ему Мордехаем Султанским, с «датою 5034 г. по Творению мира или 1274 г. по Р. Х.» [27, с. 29]. Исследователь, не знавший языка надписей, допустил ошибку — «это могила какого-то Исаака сына Моше», в то время как оригинальная эпитафия посвящена Моше (Моисею), сыну Ицхака [21, с. 475; 27, с. 29, 269; 54, с. 213]. На эту ошибочную запись позже укажет А. Я. Гаркави в своем капитальном труде о крымских надгробных памятниках [67, с. 2-299]. 

К 1839 г., когда инициатива руководства Таврической губернии совпала с личными собирательскими интересами начинающего «историографа» А. С. Фирковича, которому надлежало приступить к поиску всего того, что относится к ранней истории живущих в Крыму караимов [9, с. 106-108], крепость Мангуп-Кале уже создавала впечатление заброшенности и древности. Изыскания были начаты на Мангупе А. С. Фирковичем в 1839 г. Об этом сам он отмечал в комментариях к «Авне-Зиккарон» (זקרון אבנ — с евр. «Книга памятных камней») [54, с. 209-210, 211-216, 217- 223]. По тому, как комплектовался мангупский каталог в «Авне-Зиккарон», можно говорить о неоднократном посещении А. С. Фирковичем Мангупа (также в 1844 и 1846 гг.) и о целях его пребывания здесь. Открывает «Книгу памятных камней…» свод надписей из «долины Иосафата Села га-Иегудим». Так А. С. Фиркович называл крепость Чуфут-Кале, расположенную в двух километрах от г. Бахчисарая. Значительно меньшим по объему является корпус эпитафий из крепости Мангуп (всего 71); в работе также представлены тексты с надгробных камней и из других уголков Крыма, где сохранились караимские надписи — пять надписей из Солхата (г. Старый Крым) и 29 из Кафы (г. Феодосия) [54, с. 209-210, 211-216, 217-223]. На двух самых значительных караимских кладбищах в Крыму, в Иосафатовой до- лине вблизи Чуфут-Кале и в ущелье Табана-дере на Мангупе, в книге «Авне Зиккарон» большая часть надгробий датируется пятым тысячелетием еврейского летоисчисле- ния (5000-й год наступает в 1239/40 г.). На могилах и в сборнике «Авне Зиккарон» дата передавалась разными способами. В эпитафиях, чаще всего, следовали тради- ционной формуле из четырех букв еврейского алфавита линейной записью — השכד, где первая буква отвечала за тысячу (для четвертого тысячелетия буква «далет», для пятого — буква «гей» (ה((, вторая — сотни, третья — десятки, четвертая — единицы. Главный акцент в полемике делался на правильности датировки эпитафий, точнее, на способе передачи в надгробных текстах годов совершенных погребений. Участники дискуссии допускали, что имело место превращения букв ה в ת путем незначительных графических добавлений в начертание буквы «гей», что могло изменить датировку на 600 лет в сторону «удревнения» памятника, то есть сразу «вернуть» дату в предыдущее тысячелетие. Именно поэтому все надгробия из собрания А. С. Фирковича ранее 1240 г. попадали под жесткую критику. На некоторых эпитафиях дата шифровалась хроностихом или библейским отрывком, в котором помечались отдельные буквы, и дату, в этом случае, определяло сложение их числового значения. Изменить количество точек, штрихов над буквами и корректировать, тем самым, обозначение даты было проще всего. Но доступнее был способ изменения на бумаге, в самом тексте «Авне Зиккарон», когда можно «малое счисление» вовсе не учитывать. Предполагая даже теоретически довольно обширный диапазон приемов для всех этих изменений, скептически настроенные участники научной полемики вокруг крымских еврейских древностей изъявили желание выехать на место и ознакомиться с ними. 

Своеобразие иудейскому могильнику в Табана-дере придает архитектура его надгробий. Собранные за весь многолетний период полевых исследований образцы форм надгробных памятников систематизированы в виде отдельной типологической таблицы (Табл. 1). В ней представлены вариативность форм надгробных памятников, максимально точно переданы их габариты и архитектурные элементы с детализацией орнаментальных особенностей. Таблица показывает последовательность развития архитектурных типов и уже была предложена научному сообществу для апробации [24, с. 317-324]. Традиции ремесленных школ каменотесов и резчиков отражали определенную сторону культуры своих народов и показывали степень взаимопроникновений и контактов. По первым встречающимся сведениям о кладбище в Табана-дере и его памятниках можно составить не совсем точное представление, что самой распространенной, если не единственной, формой надмогильных памятников является та, которая получила у путешественников и краеведов характерное название «рогатая». Внешне такое надгробие представляет собой вытесанную из цельного каменного блока форму (иногда составную), которая с торцов завершается двумя вытянутыми в вертикаль столбообразными навершиями. В горизонтальной проекции подобная архитектурная конструкция выглядит, действительно, рогатой. Никто из историографов не объяснял, вследствие чего сложилось представление о двурогой и одно- рогой формах надгробий, как типично «жидовских» [48, с. 64; 34, с. 266-268] или караимских [44, с. 405-406]. В начале XX в. этот тип надгробия вообще мифологизируется. В краеведческой литературе появляются новые определения, такие как караимские «колыбельки», «седла», «луки», то есть эпитеты, которыми авторы дополняли описания «рогатых» надгробий [32, с. 419-426; 55, с. 25; 31, с. 8]. Постепенно об этой форме надгробий утвердилось представление, как о доминирующей и отличительной для караимских кладбищ. Однако, если суммировать известные нам сведения, то можно прийти к иным выводам. Если П. С. Паллас, И. С. Андриевский и П. И. Кеппен считали двурогие или однорогие надгробия характерными для караимов [48, с. 63-65; 1, с. 538-552; 27, с. 31, 269], то уже В. Х. Кондараки писал по этому поводу: «…между ними есть и такие, которые по форме и некоторым изображениям принадлежат и другому народу (имея ввиду, что и татары ставили над могилами двурогие монументы и … изображали на них сабли), татары раньше знакомства с турками имели обыкновение ставить другого рода надгробия» [34, с. 268]. Этим замечанием он не только «лишил» рогатые надгробия караимской самобытности, но и дал свое объяснение данной форме надмогильных памятников, которые, на его взгляд, не типичны для европейских евреев, но часто встречаемы на Востоке. В полемике между собой Д. А. Хвольсон и А. Я. Гаркави пытались связать типологию надгробий с датировками их эпитафий и выяснить, в конечном итоге, время появления каждого типа памятников. По А. Я. Гаркави, «древние надгробные камни ничем не отличаются от тех, которые А. С. Фирковичем отнесены к XVI-XVII вв..

При всей динамичности архитектурных форм надгробий примечательна устойчивость орнамента, прослеживающегося в культовой архитектуре разных конфессиональных традиций вплоть до XIX в. Можно говорить, что иноземный и инородный стиль как языковый, так и декоративный, нашел возможность удовлетворить конкретные духовные потребности населения. Образцы сочетания иудейского многосвечника и тамги, греческого и еврейского языка в стиле эпитафийного текста примечательны для античного времени. Для эпохи средневековья характерным стал симбиоз арабского языка и древнетюркских рун и тамг на татарских и булгарских памятниках [63, с. 42]. На иудейских надгробных памятниках превалирует малоазийский орнаментально-декоративный сюжет и лапидарная краткость еврейского языка. Это удивительное сочетание органично существует и на могильнике в Табана-дере, о чем свидетельствуют многолетние эпиграфические исследования, фиксирующие эклектичный декоративный узор и стилевую традицию эпитафий. 

Проведенные исследования некрополя в балке Табана-дере позволили, наконец, решить главную научную проблему — установление времени появления иудейской общины на Мангупе. Ее первоначальное ядро составили 4-5 семейств из еще византийского христианского Константинополя, которые перебрались в столицу княжества Феодоро при его последних правителях. Видимо, это были евреи-романиоты, среди которых находились уже упомянутые сестры Ефросиния и Эстер, и Моше с Авраамом, сыновья Ицхака. Это переселение происходило, очевидно, в 30-40-е гг. XV в. Иудейская община Мангупа, история которой началась в середине XV в., жила, отнюдь, не замкнуто. Она имела активные контакты в пределах Османской империи и Крымского ханства, что зафиксировано в эпитафиях надгробий кладбища. Тесные связи проявились и в многообразии ар хитектурных форм и типов надгробных памятников. Традиции местной камнерезной школы живо откликались на привнесенные орнаментальные и декоративные образцы и, в сочетании с графикой еврейского языка, придали особый художественный колорит иудейскому некрополю Мангупского городища. 

- FIN -