Sarkel

Быть эмигрантом.

Ксения Миллер (Антич),

журналист, переводчик (Германия).

Донской археолог Михаил Александрович

Миллер — мой отец.

   Официальный бюллетень парижского антропологического общества («Extrakt des Bulletins et Memoires de la Societe d’Anthropologie de Paris», 13.VIII 1909) опубликовал в августе 1909 г. статью «Недавние раскопки вблизи Таганрога и каменные бабы». В этой статье известные археологи Федор Кондратьевич Волков и Александр Александрович Миллер сообщили своим французским коллегам об археологических раскопках, «проведенных молодым русским археологом Михаилом Миллером у реки Еланчик вблизи Таганрога». Мой отец Михаил Александрович, которому тогда было 25 лет, был хорошо знаком с теми краями, так как его отец владел имением в слободе Покровское под Таганрогом, и большая семья Миллеров всегда проводила лето в этом живописном месте на берегу Миуса. Интерес к археологии появился у Михаила Миллера рано — уже в девятнадцать лет он начал заниматься раскопками. Вероятно, увлечение археологией его старшего брата Александра, уже тогда известного археолога, имело на него большое влияние. Братья тесно сотрудничали много лет — до ареста и последующей гибели в ссылке в 1935 г. Александра Александровича Миллера.

Михаил Александрович родился 23 ноября 1883 г. в слободе Каменно-Миллеровская под Ростовом-на-Дону (область Всевеликого Войска Донского). Утопающее в зелени селение привлекает сегодня ростовчан, которые ездят туда отдыхать на лоне природы. От имения Миллеров и следов не осталось, как и от «дачи» в Покровском и от имения с домом в стиле барокко, церковью и мельницей в селе Миллерово на севере Куйбышевской области. Как мне сообщили миллеровцы, деревянный дом, построенный Иваном Аврамовичем Миллером в 1786 г. на дарованных ему императрицей Елизаветой Петровной за военные заслуги землях у реки Глубокая (теперь город Миллерово), окончательно разваливается. Мой отец был десятым и последним ребенком статского советника, помещика Александра Николаевича Миллера и его супруги Александры Александровны, урожденной Першиной. Из трех сыновей — Александра, Василия и Михаила — средний стал экономистом, а старший и младший — археологами. Согласно семейной легенде, глава семьи Александр Николаевич продал в 1893 г. имение в слободе Миллерово под Ростовом и переехал в Таганрог, так как не хотел расставаться с младшим сыном, любимцем Мишей, который в десять лет должен был бы по семейной традиции, как и его братья, поступить в Новочеркасский Кадетский корпус имени Императора Александра III. Мальчик должен был бы покинуть семью на долгое время, так как кадетов отпускали домой только на рождественские и летние каникулы.

В Таганроге же была классическая гимназия, которая, как решил отец Михаила, могла заменить сыну Кадетский корпус. Эта гимназия позже прославилась тем, что там обучался Антон Чехов (1868—1879). Сегодня в этом старинном здании находится замечательный музей им. Чехова. Закончив гимназию в 1904 г., Михаил поступил на историко-филологический факультет Московского университета, а после окончании трехлетнего курса, летом 1907 г., начал заниматься под руководством старшего брата Александра раскопками Елизаветинского городища, а зимой слушать лекции на экономическом отделе юридического факультета Харьковского университета, который закончил в 1911 г. Несмотря на то, что молодой юрист поступил на работу в канцелярию Донского земельного банка в Таганроге, он и далее занимался археологией. Уже в 1910 году по командировке Этнографического отделения Музея Императора Александра Ш, он собирает сведения о материальной культуре нижнего Дона и пишет работу «Материальная культура Донских Низовых Казаков», которая до сих пор не была издана и находится в архиве Этнографического музея в Санкт-Петербурге. До 1921-го года, Миллер работает как юрист, а с 1921 г. переходит на педагогическую деятельность.

археолог, этнограф, действительный член Государственной академии истории материальной культуры, профессор археологии Санкт-Петербургского, а затем Петроградского и Ленинградского университетов, член Совета Эрмитажа, заведующий Этнографическим отделом Русского музея императора Александра III, директор Русского музея (с 1918 по 1923 гг.).

В начале 1931 г. Михаил Александрович встречает в Таганроге Татьяну Александровну Неклюдову, с семьей которой он был знаком еще до Октябрьской революции, когда Неклюдовы жили в имении «Благодатное» под Таганрогом. Татьяна Александровна становится не только его женой, но и верным соратником и помощником. Летом 1931 г. она сопровождает его на остров «Дубовый» на Днепре, где Михаил Александрович проводит вместе с коллегой раскопки. Татьяна Александровна становится его незаменимым сотрудником. Отец написал на одном из своих трудов: «Посвящаю моему самому верному, преданному и прилежному помощнику, который, не ропща, выдерживал все трудности жизни на раскопках». Кроме археологических раскопок отец всегда увлекался работой в музеях. Он сотрудничал в Комиссии по устройству Донского музея, а в конце двадцатых годов принимал участие в организации краеведческого музея в Таганроге, заведующим которого был назначен в 1927 г. Я часто посещала ребенком с бабушкой этот музей и была очень счастлива, очутиться там опять в 1995 г. В главном зале висит портрет блестящего офицера, моего дедушки Александра Николаевича в молодости, который был позже заместителем председателя Таганрогской городской думы. Журналист «Таганрогской правды», который написал о моем визите в музей, подметил, что я подошла к портрету дедушки и поздоровалась с ним. Хотя он скончался в 1916 г., за шестнадцать лет до моего рождения, мой отец так много рассказывал о нем, так что он мне близок и дорог. В сентябре 1934 г. родители переехали в Ростов-на-Дону, так как отец поступил в ростовский пединститут на должность профессора древней истории, а я осталась с бабушкой Евгенией Ивановной Сердюковой, в Таганроге. Познакомилась я с ним с помощью переписки, и так как я рано научилась писать и читать, то стала переписываться с отцом — в ответ на его письма старательно выводила каракули на листиках из тетрадки. У меня сохранились все письма родителей, как и мои, в «самодельных» конвертах. Отец также присылал мне книги, его первый подарок, «Маленький историк» заложил во мне, как я думаю, глубокий интерес к истории.

В 1938 г. я переехала с бабушкой к родителям в Ростов, и мы поселились вместе в одной большой комнате в доме для университетских профессоров и доцентов на улице им. Станиславского. Отец уходил утром, приходил в обед домой, ложился на час и опять уходил до вечера. А ложился спать поздно ночью, все писал. Часть комнаты была отделена перегородкой, это была наша спальня, у отца была узкая железная кровать, я спала с матерью на широкой деревянной постели, а бабушка на диванчике в кладовке. Отец был глубоко предан своей профессии, древняя история Приазовского края — это было его призвание. Он занимал одновременно целый ряд должностей, теперь бы сказали, что он — «трудоголик». Но замечательно было то, что я всегда могла к нему обратиться, даже когда он сидел за письменным столом и писал. В коридоре часто стояли студенты, которые хотели с ним поговорить. Они иногда устраивали мне «экзамены» по греческой мифологии, которую я любила и хорошо знала. Летом 1939 г. родители взяли меня с собой на раскопки в станицу Нижне-Гниловскую. Отец ночевал с тремя студентами в палатках у кургана, а мы с мамой спали в хате у крестьян и носили отцу и студентам в полдень борщ в цыбарке. На развалинах древних укреплений можно было найти осколки глиняных сосудов и иногда даже монеты. Все это собирали в мешки, а дома зимой черепки раскладывали на столе, и мы часами старались найти хоть один — два осколка, которые подходили бы друг к другу. Иногда нам везло, и осколки подходили друг к другу, получались части амфор или мисок и тогда все ликовали…

Летом 1941 г. грянула Вторая мировая война. 24-го сентября 1941 г. я начала писать дневник. Первая запись: «Война. С утра до вечера бьют из полевых орудий, фронт близко. Война уже месяц. Мне девять лет, но это уже вторая война на моем веку. Очень неприятно, когда кого-нибудь нет дома и бьют из полевых орудий., которые называют зенитками». Но жизнь моя была омрачена не только войной. Я знала, что мой дядя Саша, брат отца, тоже археолог, был арестован и погиб в ссылке. А теперь у нас в шкафу лежал пакетик с нижним бельем, сухарями и колбасой, и я знала, что папа его возьмет с собой, когда придут его арестовывать…

От страха я начала бить в каморке бабушки, как только отец возвращался домой, земные поклоны в благодарность Господу Богу. Каждый день по одному больше. В конце концов я упала в обморок, и когда бабушка нашла меня на полу без сознания, пришлось признаться, в чем дело, и мне было разрешено только лежа кивать головой. Я очень боялась, что это не поможет. А может и помогло…

Отца не арестовали. Но перед вторым занятием Ростова немецкими войсками в июле 1942 г. (в первый раз Ростов был занят одну неделю в конце ноября 1941 г.) ночью к нам пришли два сотрудника НКВД и заявили, что должны нас, как немцев, арестовать. Когда же отец показал им документ, что он «казак Старочеркасской станицы», отбывал в 1912 г. воинскую повинность, они ушли. «Вернуться. Мы должны спасаться», сказала мама и решила уехать в деревню Богородицкое, где в сельской школе преподавала бывшая ученица отца, которая предложила приютить нас. А отец остался в Ростове, чтобы принять экзамены у студентов университета. Что происходило в Ростове, мы не знали и очень волновались за отца. Я писала ему каждый день письма и прятала их в коробочке. Дней через десять отец пришел к нам пешком, и через несколько дней мы уехали из Сальска на военном немецком грузовике в Ростов. По утрам на главной площади собиралась толпа и, если в грузовиках было место, то немецкие солдаты разрешали людям туда садиться. Мы пробыли несколько дней на улице, не удавалось втесниться в переполненные грузовики. В Ростове на месте дома, где мы жили, стояли черные руины. Дом сгорел, и все наше имущество погибло: и спрятанная под кроватью у бабушки икона «Всех Святых на земле Русской просиявших» и книги отца, альбомы с фотографиями, мебель и фарфор. Сейчас вдруг меня нашла дочь моей школьной подруги Гали — Ирина. Оказывается, моя мать оставила ее бабушке ореховый прибор для письменного стола — подарок отцу от студентов ростовского университета за 1937-38 учебный год. Семья Гали берегла этот сувенир 65 лет, и, наткнувшись на мое имя в газетной статье о биографии скульптора Королькова, ее дочь связалась со мной. Я решила подарить этот чудом уцелевший прибор музею в Таганроге. Так как нам негде было жить, то администрация города предоставила нам комнату в полуразрушенном доме на улице Шаумяна. Отец был назначен директором краеведческого музея. Мы с матерью носили ему каждый день обед, а потом он ходил со мной по музею и показывал экспонаты. Когда в начале февраля 1943 г., к Ростову опять стал приближаться фронт, то мы рано утром 4 февраля влезли с другими беженцами в один из военных грузовиков в колонне, которая ехала в Днепропетровск. Там мы пробыли восемь месяцев. Как это описал Вадим Рыжков в статье «В Украине немцы искали свои корни» (журнал «День», ежедневная всеукраинская газета № 75, 30.04.2009 г.), германские власти проводили тогда в Приднепровье археологические раскопки, так как немецких археологов интересовали следы пребывания в этих краях готов и норманнов. Отцу было ясно, что это его шанс, провести последние раскопки, так как мы скоро покинем навсегда Родину.

 

У нас в шкафу лежал пакетик с нижним бельем, сухарями и колбасой,

и я знала, что папа его возьмет с собой, когда придут его арестовывать…

 

Да и недоедали мы как все жители Днепропетровска, а в селах были фрукты и овощи. Поэтому он попросил немецкие власти о разрешении провести раскопки у села Беленькое. Мы поехали втроем — бабушка осталась в Днепропетровске — и отец взял с собой Алика, соседского мальчика, как он сказал, «на откорм». Холм во дворе крестьянина, который отец раскопал, оказался просто горкой, насыпанной прадедом крестьянина, как нам позже рассказали соседи. Он не нашел при этих раскопках в Беленьком абсолютно ничего, да и в нашем скромном багаже, когда мы прибыли в Германию, не было ни одного археологического «сувенира». В сентябре 1943 г. мы продолжили свой путь на Запад — поехали в товарном поезде во Львов. Этот город поразил нас красотой своей архитектуры, но на улицах постоянно шла стрельба — иногда даже днем, ходить по городу было невозможно. Казалось, что все воюют: поляки и украинцы с немецкими солдатами, но и друг с другом…

Холодным и ветреным мартовским днем мы поехали — опять товарным поездом — в Вену. На вокзале были толпы беженцев, Вена была переполнена, особенно бросались в глаза «старые» русские эмигранты, которые бежали из Югославии. Отец встретил там своего племянника, а мама нашла брата Василия и множество родственников. Особенно много среди беженцев было «галичан». Мать освободила одну из наших двух комнат от мебели и пустила туда беженцев, которые спали на газетах с сумками под головой. Город так бомбили, что за все восемь месяцев, которые мы там провели, я ни разу не была в школе. Но иногда отец все же ходил со мною в кафе, где продавались почтовые марки, которые я с увлечением собирала. Друзья отца, профессор Пастернак с женой, усиленно приглашали нас приехать к ним в Геттинген в Нижней Саксонии, так как этот город не подвергался воздушным налетам. Поезда еще ходили, и нам удалось, несмотря на налеты бомбовиков (бомбардировщиков – прим. ред.) на все города, через которые проезжал наш поезд, благополучно прибыть в Геттинген. В городе было несколько лагерей с огромным количеством беженцев (так называемых DP (displaced persons), «перемещенных лиц», и после капитуляции Германии в мае 1945 г. в казармах, где главным образом жили беженцы из Украины, открылась гимназия, и отец стал преподавать там историю. К концу сороковых годов большинство беженцев эмигрировали в США и Канаду, гимназия закрылась. В 1951 г. отцу было предложено место «ученого секретаря» в американском «Институте по изучению СССР» в Мюнхене. Родители переехали туда, а я, выйдя замуж, за Германа Гертнера, немецкого журналиста, уехала в ноябре 1953 г. с мужем и годовалым сыном в США. Отец прекрасно чувствовал себя в Мюнхене, собрал круг друзей и обставил квартиру мебелью бидермейер, но в русском вкусе: с иконами в «красном углу» и ковром на стене, на котором висело казачье оружие. На знаменитом антикварном базаре «Ауэрдульт» он нашел даже гравюру старого Таганрога и картины казаков на конях. Работа в институте доставляла ему большое удовлетворение: он проработал там десять лет и написал около 130 монографий, самой известной из которых стала «Археология в СССР». В конце пятидесятых годов стало ясно, что родителям нужна моя поддержка. Бабушка скончалась в Нью-Йорке 11 июля 1958 г., а в мае 1959 г. мы вернулись в Германию и поселились в смежных квартирах с родителями, двумя собаками и шестью кошками. 15 февраля 1968 г. отец скончался. Было трогательно видеть, сколько людей пришло на его похороны, около 140 человек «отдали ему последнюю честь», как говорят немцы. Мать моя, которая была моложе отца на 17 лет, пережила его на 22 года, но умерла также 15 февраля (1990 г.). Похоронены они в нашей семейной могиле на «Лесном кладбище».

 

   Использованы иллюстрации к роману М.А. Шолохова «Тихий Дон» Сергея Григорьевича Королькова (1905 — 1967), первого иллюстратора романа «Тихий Дон» (1932 г.), выдающегося донского художника, графика, скульптора, прославившего казачий Дон рисунками по истории края.

Портал www.sholohov.dspl.ru.

«ЗИНОВЬЕВ. Исключительный журнал», 2010, № 1 (6).

http://zinoviev.info/wps/archives/173

- FIN -