Sarkel

ИЗОБРЕТЕНИЯ И УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ СДЕЛАННЫЕ ПО ФОТОГРАФИИ

И.В. БОЛДЫРЕВЫМ

С.-ПЕТЕРБУРГ.

Типография М.М. Стасюлевича, В.О., 2 л., 7.

—

1886.

Дозволено цензурою. Спб. 8 Декабря, 1886 г.

 

Цель моего настоящего сообщения та, чтобы поближе познакомить с изобретенным мною смоловидной пластинкой – пленкой и с фотографиями, снятыми ночью, при освещении обыкновенной керосиновой лампою и газово – фонарным и лунным свете. Фотографирование предметов ночью зависит от усовершенствованного мною объектива.

Чтобы сделать более понятным мои изобретения по ночной фотографии и смоловидной пластинки, я должен буду коснуться истории фотографии, для того, чтобы перейти последовательно к современному её состоянию (*).

(*) – См. историческую часть в сочинении д-ра Монкговена или Г. Бланкара-Эдварда: “La photographie, ses origines, ses progres, ses transformations”, in-4*.

Прошло много столетий, в продолжение которых не было замечено ни одного химического явления, производимого светом.

Египтяне, обладавшие знанием естественных наук, должны были заметить химическое действие света на некоторые тела, как, например, на растения… Но историки не передали нам никаких сведений об этом: между тем греки, первые заметили странное явление с опалом и аметистом, теряющими свой блеск при долгом лежании под солнечными лучами.

Также известно нам, что знаменитый римский архитектор Витрувий заботился о размещении картин в залах, обращенных на северную сторону, для предохранения их от действия солнца, изменявшего краски.

Открытием изменения цвета белого хлористого серебра, подвергнутого дневному свету, мы обязаны алхимикам. По Араго, Фабрициус первый открыл это явление в 1566 году. Шееле в 1777 году показал, что белое хлористое серебро более чувствительно к голубым и фиолетовым лучам, чем к зеленым и красным; а Сенебье, повторив этот опыт, подтвердил то же самое.

В 1801 году, Риттер показал существование вне солнечного спектра невидимых лучей, быстро чернящих хлористое серебро. Спустя год вслед затем, Веджевуд опубликовал замечательную работу о воспроизведении изображений с помощью света: в темной комнате он смочил бумагу раствором азотно-серебряной соли: после нескольких часов бумага была суха и в неизменном виде; подвергнутая дневному свету. Бумага быстро чернела. Тогда Веджевуд поставил человека против солнечных лучей, тень от которого падала на его чувствительную бумагу, и таким образом отпечатался профиль. Посредством камер-обскуры Веджевуду не удалось скопировать предмета, но Деви, скопировал изображение предмета в солнечном микроскопе.

Ньепсу из Шалона (*) первому удалось копировать изображения предметов посредством иудейской смолы, растворенной в лавандовой эссенции: слой наносился на посеребренную медную пластинку и подвергался действию света посредством камер-обскуры.

(*) – Этому гениальному изобретателю по фотографии теперь воздвигнут памятник в г. Шалоне, во Франции.

В 1829 году Ньепс и Дагерр условились между собою продолжать исследование вместе, а 19-го августа 1839 года они известили об открытии воспроизводимого изображения на серебряной пластине при помощи окуривания йодом, который образует на её поверхности йодистое серебро; после этого посеребренную медную пластинку с чувствительным к свету слоем подвергают действию света в камер-обскуре. Снятое изображение (дагерротип), было позитивное, и каждый экземпляр требовал отдельной съемки при помощи камеры.

Спустя два года, по обнародовании процесса дагерротипии, Тальбо описал процесс на бумаге. Бумага эта обрабатывалась йодистыми и азотно-серебряными солями и подвергалась действию света в камер-обскуре. После этого, получалось изображение обратное, т.е. негатив.

Легрей заменил обыкновенную бумагу Тальбо, предварительно провощенной бумагой, что дало возможность употреблять её в сухом виде, — это единственный процесс с бумагой, которым пользуются и в настоящее время при способе бромо-желатинной эмульсии.

Неровная поверхность и непрозрачность бумаги, послужили поводом заменить её стеклом.

В 1847 году, Ньепс-де-Санд-Виктор (племянник Ньепса из Шалона) открыл способ покрывать стекло альбумином и таким образом получать более прозрачное и чистое изображение предметов; в 1851 году, Легрей изобрел коллоидный способ (растворив хлопчато-бумажный порох в спиртовом эфире) и тем положил прочное основание негативному изображению на стекле, — совершенно чистому и прозрачному. С этого времени фотография стала быстро распространяться и получила широкое применение.

Самый разнообразный и богатый период изобретений и усовершенствований по светописи был с 1839 по 1855 год. В этом промежутке времени люди науки, испробовали всевозможные смолы, лаки, соли и соки цветов разных растений и т.п. и вполне убедились в их способности изменяться от световых лучей, вследствие окисления, и таким образом давать изображения копируемого предмета.

После тридцати летнего существования коллодиона, то в мокром, то в сухом виде, то в виде эмульсии, новое направление замечается с введением бромо-желатиновых пластинок. Последние не составляют нового открытия, но есть лишь усовершенствование желатинной эмульсии, которая была открыта более двадцати лет тому назад, (если не ошибаюсь), Годэном (Gandin), Сейсом (Sayse) и Болтоном. За это время немало потрудились изобретатели по фотографии над усовершенствованием эмульсии, с целью одержать победу над коллодионом.

Выгоды бромо-желатинных пластинок стали понятны для каждого. Высокая чувствительность их и возможность иметь их всегда наготове  привлекли массу потребителей, не только профессиональных фотографов, но и фотографов-любителей; все громоздкие принадлежности мокрого способа стали излишни; исчезла и та пачкотня, которая была сопряжена с серебряной ванной, раствором и т.п.

При таких условиях число любителей и любительниц фотографии стало увеличиваться с каждым днем.

Общественное положение фотографии изменилось. Моментальная фотография сделалась для всякого доступной, и теперь никто не станет оспаривать прав желатинной эмульсии на первенствующее значение.

Введение сухих эмульсионных пластинок несомненно усовершенствовало практическое удобство, как домашней, так и путевой фотографии.

Фотографические пластинки приготовлялись и приготавливаются на обыкновенном стекле; их вес, объем и ломкость всегда представляли большое неудобство в фотографии.

Испытав все эти неудобства сам на себе, даже в небольших путешествиях по России, я задался мыслью придумать что-нибудь другое вместо стекла. Мне было известно, что приготовляются пленки из коллодиона, желатины, гумми-арабика, каучука и т.п.

Такие пленки ведут свое начало чуть ли не с открытия фотографии, — в применении печатных фототипических и др. литографских способов.

Желая получить негатив на пленке, делают так: стекло натирают воском и, облив светочувствительным коллодионом (мокрый способ), экспонируют, проявляют и сушат эту пластинку, после чего её обливают раствором желатины и сушат в горизонтальном положении в течение суток и более. Когда пластинка высохла, её обрезают по краям ножем, и слой-пленку – отдирают от стекла, а при бромо-желатинном (сухом) способе поступают так: хорошо натертое тальком стекло обливают нормальным коллодионом, дают высохнуть, промывают водою эту пластинку и покрывают бромо-желатинной эмульсией, — как обыкновенные пластинки. После процессов экспонирования, вызывания и сушки, пластинку снова покрывают коллодионом и также отнимают от стекла слой, как было сказано раньше.

Следовательно, занимающимся фотографией нельзя обойтись без стеклянных пластинок.

В 1878 году мне пришлось около года просиживать в комнате целые дни и ночи над приготовлением массы, из которой получалась бы пленка, соответствующая стеклу. – Труд мой не пропал даром.

Я приготовил такую пленку, которая не боится ни сырости, ни высокой температуры, и, положенная в воду на сутки, она нисколько не изменяется, — остается такою же прозрачною и эластичною.

На такую пленку я переводил со стекла коллоидное негативное изображение, а иногда прямо на пленку снимал коллодионным – мокрым – способом, что мне облегчало путевую фотографию.

Пленки эти, с негативным изображением, были выставлены мною, на бывшей Всероссийской Промышленно-Художественной выставке в Москве, в 1882 году; но экспертиза почему-то не обратила на них никакого внимания, — не смотря на производимые мною лично объяснения об их удобствах (*).

(*) – Хотя снимки (позитивы) с таких негативов были удостоены бронзовой медали.

В продолжение всей выставки пленки лежали в витрине против палящего солнца и нисколько не изменились.

С появлением бромо-желатинного – сухого – способа мне пришлось несколько изменить и усовершенствовать пленку, причем я назвал её: «смоловидная пластинка» (выделено И.В. Болдыревым – прим. ред.); такое название, мне кажется, вполне отвечает её назначению, тем более, что она по своей плотности и прозрачности (выделено И.В. Болдыревым – прим. ред.) соответствует обыкновенному стеклу.

Она так же хорошо, как и стекло, выдерживает на себе слой желатинной эмульсии; по желанию, слой этот смывается горячей водой или серной кислотой, как и со стекла, и пленка снова покрывается желатинной эмульсией. Такой операции пленка может быть подвергнута сколько угодно раз, — при этом она делается как бы ещё более прозрачною и эластичною.

В течение этого времени, уже не раз, опубликовывался конкурс на соискание премии за изобретение какой-либо массы или пленки, которая вполне заменяла бы в фотографии стеклянную пластинку, как по своей плотности и прозрачности, так и самому процессу манипуляции (**).

(**) – Премии очень невелики, в особенности венского фотографического общества.

С этою целью изобретатели по части фотографии за границей, сделали ряд опытов для приготовления коллодионной пленки с желатинной эмульсией: Стеббенг в Париже, Пурфрей в Бирмингеме и другие ввели целликюли из желатины. Большое неудобство их заключалось в трудности сушки, а при манипуляции вызывания изображений слой сморщивался.

После многих опытов с коллодионной плёнкой каждому стало понятно, что для желатинной эмульсии необходимо устроить временную подкладку, крепко соединенную с эмульсионным слоем с начала приготовления её и до конца проявления, фиксирования и сушки.

Имея это в виду, Варнерке приготовил бромо-желатиновый слой на бумаге. Такой слой, после экспонирования и проявления изображений – с помощью тёплой воды (*), переносился на стекло; снятое изображение получалось левой стороной; для получения его правой стороной нужно было наносить раствор желатины и горизонтально сушить в течение суток; после этого плёнка с изображением отнималась от стекла и тогда уже была годна для прямого печатания.

(*) – См. записки Им. Рус. Технич. общ. за 1885 год, вып. 11-й.

Само собою разумеется, что такой сложный процесс с бумагой Варнерке не мог привиться в фотографировании по своим практическим неудобствам.

В это же время в продаже появилась бумага Тибо – из Парижа, и др., которая также имела на себе слой желатинной эмульсии с коллодионной подкладкой. Такая бумага и до сих пор находится в продаже, но на ней не работают вследствие вышесказанных неудобств.

И так все вышеупомянутые плёнки и бумага с коллодионной подкладкой оказались негодными, а между тем не было ещё придумано ничего другого в том же роде, что могло бы заменить стеклянную пластинку.

Американцы вспомнили, если не ошибаюсь, первые об историческом способе фотографировать прямо на бумагу.

Фабриканты улучшили сам слой бумаги, в обыкновенном и промасленном виде и, покрывая желатинной эмульсией эту бумагу, пустили в продажу – как, например, фирмы: Истман, Кид, Морган, Лями и др. Такая бумага для позитивов очень хороша, но для негативов, во-первых, она не настолько прозрачна, а во-вторых (*), как бумага, — способна ломаться и давать матовые пятна, не говоря уже о промасленной бумаге.

(*) – В последнее время в продаже появилась новая – негативная бумага Истмана, слой с которой переносится на стекло, после экспонирования и манипуляций, — также, как я раньше сказал о бумаге Варнерке, Тибо и др.

Промасленный негатив как известно в короткое время изменяется и вследствие этого дает пятнистый отпечаток позитива. При сушке таких бумажных негативов тоже приходится прибегать к стеклу, натертому тальком, или к имеющимся для этого в продаже пластинкам.

Негативная бумага Варнерке, отличается от других бумажных пластинок тем, что она покрывается с двух сторон слоем бромо-желатинной эмульсией.

Насколько я знаком с последней, она, по моему мнению, менее прочна, ибо это – бумажный пергамент, то он даже при малом трении способен ломаться и давать матовые пятна; что касается чувствительного слоя на этом пергаменте, то он отстает и иногда ещё до экспонирования, а при сушке сильно коробится, если не прибегать к помощи стекла; как я выше сказал.

Такую бумагу лаборатория Варнерке и К* — уже не приготовляет, вероятно вследствие её практических неудобств, но в каталогах их она значится.

Из перечисленных выше способов, вычитанных мною во всей литературе по этому предмету, и собранных устных сведений, я убедился, что за границей изобретатели по части фотографии ещё не нашли ничего такого, что могло бы сравниться с моей смоловидной пластинкой – плёнкой, которая вполне заменяет собою стеклянную пластинку и делает в высшей степени легкою и простою как путевую, так и домашнюю фотографию, не говоря уже о её применении к картинам волшебного фонаря, которые печатаются прямо на пленку обыкновенным литографским и другими графическими и хромо-графическими способами и приёмами, что удешевляет и ускоряет самое производство картин, которые, будучи напечатаны на моей пленке, по своей прозрачности мало уступают картинам на стекле (*).

(*) – Выдержка из «Русскаго Инвалида», № 9. – 1886 г. (статья г. Председат. Ком. Педагогичес. музея, ген. Коховскаго):

   «Это «стекло» дало на произведенных опытах хорошие результаты. Оно оказалось мало уступающим в прозрачности обыкновенному стеклу и хорошо воспринимающим фотографические изображения и изображения, отпечатанные на нем обыкновенным типографским способом. Точно также «стекло» И. Болдырева поддается раскраске обыкновенными ручными способами и типографскими.

   Оно не изменяется от погружения в кипящую воду, и очень мало и притом несущественно изменилось  в температуре большого газового «волшебного фонаря», в которой было выдержано в течение 1 часа 5 мин.».

Следует прибавить, что роговидное стекло «гибко и не растягивается; оно представляет большие удобства для пересылки и для хранения».

«Новое Время» № 3520 – 1885 г.

Моя смоловидная пластинка не бьется, не боится ни высокой, ни низкой температуры, и удобно сохраняется, — а самые главные преимущества, — это легкость и укладистость, что важно для пересылки по почте и т.п. и т.д.

О путевой фотографии и говорить нечего: для этого представляются большие удобства.

Теперь есть полная возможность взять с собой в далекую дорогу до 500 и более смоловидных пластинное с чувствительным к свету слоем. Такое количество пленочных пластинок может помещаться в небольшом сак-вояже или при аппарате в кассете с двумя вальками. Такие кассеты составляют большое удобство в фотографировании предметов, так как при таком в кассете не приходится перекладывать пластинку или менять кассеты, как в обыкновенном фотографировании, а просто снятая пластинка переходит с одного валька на другой с помощью кремальеры – автоматического контроллера, приводимого в движение рукой.

Если же кто находит неудобным или просто не желает работать кассетой с вальками, то может пользоваться обыкновенным двойным кассетом (так в оригинале – прим. ред.) или перекидным ящиком.

Профессиональный фотограф или фотограф-любитель, привыкший работать на стеклянных пластинках, не встретят никакой разницы в фотографировании предметов и процессе манипуляций, работая на смоловидной пластинке-пленке.

Таким образом, задача, над которою много лет трудились и трудятся за границей, разрешена в России мною; но как всякое новое изобретение, оно до сих пор ещё возбуждает к себе недоверие.

Я сам не сразу убедился в полной пригодности приготовленной мною плёнки для замены ею стекла в фотографии, но лишь после многих проверочных испытаний.

Кроме того, меня ещё тверже убедили в этом вполне одобрительные отзывы таких компетентных лиц, как члены Учёной Комиссии Педагогического Музея Военно-учебных заведений, профессор химии Д.И. Менделеев и другие, пред которыми плёнка была демонстрирована мною в минувшем году.

Теперь оставалось бы только пользоваться изобретением смоловидной плёнки для практического применения в широких размерах и сохранить честь изобретения за Россией. К сожалению, я лично не обладаю достаточными средствами для того, чтобы повести дело приготовления пленок фабричным путем.

Приготовление смоловидной пластинки, даже домашним образом, при покупке материала по мелочам, т.е. по дорогой цене, обходится: одна плёнка величиною в целую пластинку (18 – 24 сантиметра) – 14-16 коп., а с наведением на неё светочувствительного слоя – до 20 коп. – приблизительно. Относительно веса пленки мои не могут подлежать никакому сравнению со стеклом: 10 стеклянных пластинок весят 5 фунтов 10 золотников, а 10 плёнок весят только 10 золотников (*).

(*) – (фунт = 32 лота = 96 золотников = 409,512 г;

лот = 3 золотника = 12,7973 г;

золотник = 96 долей = 4,26575 г) – прим. ред.

Всякому занимающемуся фотографией известно, как тяжесть стёкол тормозит переносную фотографию.

Здесь, в России, продаются стеклянные пластинки с свето-чувствительным слоем, форматом 18-24 сантиметра, от 35 и до 60 коп. за штуку; цена бумажным пластинкам Истмана и др. – почти та же.

Что касается ночной фотографии, то, как я раньше сказал, она зависит от усовершенствованного мною объектива (*).

(*) – См. мною же написан. брошюру, изобрет. и усовер. по фотографии за 1883 год, стр. 11-я.

Объектив моей системы имеет короткий фокус, вследствие приготовленной мною линзы, которая по моему мнению, способствует собиранию световых лучей в гораздо большем количестве, нежели все ныне существующие объективы; поэтому нет сомнения, что объектив, воспроизводящий при рефлективном свете вполне отчетливое и резкое, изображение может дать много интересного, как в теоретической, так и практической фотографии.

Новое усовершенствование касается не частного применения и улучшения какой-либо части фотографического процесса, но существенно изменяет средства фотографии и способствует более обширному применению её в научном и техническом отношениях.

Теперь есть возможность передать фотографически не только дневную, но и ночную деятельность человека; так, например, можно снять спящего ребенка, красиво разбросавшегося в кроватке, или целую семью крестьянина, сцену в театре во время игры, иллюминацию, пожар, ночлег войск (в военное время), пещеры, внутренний вид шахт при разработке каменного угля, и т.п.

В настоящее время я уже имею не мало фотографических снимков, сделанных на дому у снимающихся и у меня, при обыкновенном ламповом, керосиновом освещении, а также виды, снятые при лунном и фонарном свете. Время держания (экспонирования) при моем объективе: портреты и группы при свете ламп, от 10-ти секунд и до 1-й минуты, виды же при газовых фонарях и луне – от 5 до 15 минут и более.

Как портреты, так и виды, по свидетельству художников, — превосходны в художественном отношении.

Такие снимки были выставлены на международной выставке изобретений и усовершенствований в Лондоне, в прошлом 1885 году (*), как образцы работы моего объектива, воспроизводящего изображение предметов ночью. Не смотря на то, что эксперты отнеслись с некоторым недоверием к тому, что они сделаны ночью, при освещении обыкновенною керосиновою лампою, мне присуждена была медаль.

(*) – См. «Н.В.» № 3370, внешние известия.

- FIN -