Sarkel

В.И. Сизов. 

… В 1872 г. совместно с А.С. Уваровым участвовал в организации Севастопольского отдела Политехнической выставки. Член Московского археологического общества (с 1877 г.), член комиссии этого общества по охране памятников (с 1890-х годов). Вел наблюдения за реставрацией икон соборов Московского Кремля, Троице-Сергиевой Лавры, Новодевичьего монастыря, участвовал в обследованиях церквей Москвы, Серпухова, Ярославля. Участник одиннадцати археологических съездов. В 1881 г. был приглашен Уваровым в качестве секретаря Российского Исторического музея и хранителя коллекций его открытых зал, с этого момента и до конца дней жизнь Сизова связана с музеем. Будучи незаменимым помощником Уварова с 1882 г. он активно работал в Строительной комиссии Исторического музея. В 1881–1884 гг. вел систематические раскопки в Гнездово Смоленской губернии. Предметы из Гнездовских курганов составили одну из ценнейших археологических коллекций музея. Параллельно вел раскопки на Кубани (1882), Дону (1884), Черноморском побережье Кавказа, в Подмосковье на Дьяковском городище (1889–1890). В 1887 г. Сизов стал первым ученым секретарем музея. В его обязанности входило ведение инвентарных книг, составлений ежегодных отчетов о приобретенных древностях, переписка с музеями, учеными обществами и частными лицами, переговоры с художниками и коллекционерами о пополнении музейного собрания.

Весной 1883 года в Московском Археологическом Обществе, по инициативе гр. А.С. Уварова, возникла мысль исследовать какую-либо местность, которая могла бы дать наиболее интересный археологический материал для пополнения и уяснения некоторых темных сторон нашей древней истории. Избранная специально для  определения такой местности комиссия пришла к заключению, что на первый раз было бы желательно исследовать берега Дона с целью определить положение Саркела. Ближайшим летом Общество и поручило мне произвести эти изыскания.

Отправляясь с этим поручением на Дон, я решился объехать берега этой реки, начиная от устьев и нижнего течения, вверх приблизительно до впадения Медведицы, принимая во внимание, в данном случае, путешествие Пимена (1389 г., прим. редактора). С другой стороны, не желая отменять своей системы изысканий, я не считал полезным придерживаться какой-либо из научных теорий, объясняющих положение Саркела: я предполагал производить пробные раскопки везде, где найдется подходящий для этого материал, о котором я и старался собирать сведения у местных жителей. Важнейшим признаком отыскиваемого города я считал кирпичные стены, сложенные византийским способом, так как об устройстве этих стен греком Петроною упоминается подробно в рассказе Константина Порфирородного. На основании собранных сведений мне пришлось исследовать местности в окрестностях станиц Семикаракорской, Цимлянской, Каменецкой, Голубинской и Качалинской. Из всех исследованных местностей городище близ Цимлянской станицы, за левым берегом Дона, обратило на себя мое особенное внимание: трехдневные раскопки в этом обширном городище открыли прекрасно сложенные кирпичные стены и кроме того доставили много мелких вещей. Вследствие моего доклада о произведенных на Дону исследованиях, Археологическое Общество вновь поручило мне продолжать исследования в городище близ Цимлянской станицы.

Желая теперь изложить результаты своих последних исследований, я должен заметить, что на этот раз, к сожалению, мог посвятить раскопкам не более двух недель, причем я пользовался помощью В.К. Трутовскаго.

Цимлянская станица лежит на правом берегу Дона; верстах в четырех от станицы, по другую сторону реки, по направлению к востоку, находится т.н. «Попово городище», расположенное вблизи «Поповых хуторов». Недалеко от городища приходится переезжать через т.н. «старый» Дон, образующий в настоящее время не проток, а ерик; от этого ерика отделяется Чигонацкий ерик, обтекающий с восточной стороны Попово городище. Самое городище занимает возвышенность, ограниченную с одной стороны вышеупомянутым ериком, а с южной и западной сторон – искусственно вырытой широкой канавой, представляющей в настоящее время сухое русло. Во время половодья вся окрестная местность заливается водою, которая, однако, не захватывает возвышенности, где расположено городище; в это время пароходы с Дона останавливающие вблизи городища – у Поповых  хуторов и нагружаются здесь скотом, пригоняемых  из степей.

Уже в течении многих десятков лет казаки привыкли пользоваться кирпичем из этого городища: так и теперь существуют в Цимлянской станице дома,  нижний этаж которых сложен из древнего кирпича квадратной формы, а поселок «Поповы хутора» выстроен сплошь из такого же материала. Пространство, занятое городищем, можно считать около трех десятин

(десятина =  10925,4 м кв., прим. ред.).

План городища представляется в виде трапеции, вытянутой по линии с северо-запада на юго-восток (*).

(*) — Внешний контур крепости был впервые выявлен при раскопках М.И. Артамонова в 1934-1936 гг.

Длина крепости 193,5 х 133,5 м.

Стены крепости толщиной в 3,75 м.

Формат кирпича — 24 х 24 х 5 см, 24 х 12 х 5 см — половинки, 36 х 24 х 5 см — полуторные

(прим. ред.)

Раскопки мои производились посредством ряда траншей от краев городища внутрь, т.е. поперек предполагаемых стен, со стороны восточной и юго-восточной, так как с этих сторон городище сохранило более цельную поверхность, обрывистую и более высокую (Траншеи эти обозначены на плане буквами a, b, c, d, e, f, k, l,). Траншеи действительно пересекли стену, окружающую городище, сложенную из кирпичей квадратной формы таким образом, что ряды кирпичей кладки, шириной в один кирпич, образовали края стенки, а средина была забучена битым кирпичем. Кирпичи кладены на крепкой извести или цементе. Ширина стены повсюду имела 22 вершка

(вершок = 44, 45 мм, прим. ред.),

а в высоту она сохраняла от одного до двух аршин

(аршин = 4 четверти = 16 вершков = 28 дюймов = 711, 2 мм, прим. ред.).

На юго-восточном краю городища стена находилась на глубине более сажени

(сажень = 3 аршина = 7 футов = 100 соток = 2, 1336 м, прим. ред.).

Удаляясь от края вглубь городища, на глубине от одного до двух аршин, в траншеях открывались постройки совершенно особенного характера: они представляли городьбу из обложенных кирпичей каждой постройки, из которых выкладывались стенки в виде полукруга и квадрата; иногда же попадалась кладка цилиндрической формы на подобие неглубокого колодца, имевшего, быть может, назначение мельницы, так как тут же внутри был найден ручной жерновный камень. Среди этой городьбы попадались кухонные отбросы в виде костей животных, большого количества рыбьей шелухи и проса. В этих верхних кладках кирпич попадался не цельный; притом складывался он насухо или с помощью глины, цемента не было и следа.

Благодаря этому обстоятельству, кладку эту можно было легко разбирать, а разбирать её приходилось для того, чтобы, углубляясь, открыть стены нижней, более древней и солидной кладки. Кроме уже упомянутых стен, в траншее внутри городища (на плане – В) была открыта древняя стена какого-то здания, имевшего, по видимому, закругление; стену эту удалось исследовать только на 4 1/3 аршина в длину; она была сложена также из квадратного кирпича, но бута в середине не замечено; с одной стороны она была покрыта толстым слоем штукатурки, ширина её была 23 вершка. Кирпичи её были крупнее тех, из которых сложена городская стена. Близь этой стены были найдены мною два креста – складня, отлитые из меди, оба креста лежали у скелета; скелет этот не может считаться погребением, потому что он лежал выше аршина  от грунта  в нише стены: положение его не было правильным и лежал он в слое мусора.  Другой скелет был найден близко поверхности земли, у самого края городища, в траншее «a»; у него на шее оказалась глиняная, грубая пронизка оливковой формы и размером напоминающая пряслицы.

Кирпичи со знаками:

Верхний ряд — тамги трех родовых групп, строивших Семикаракорскую крепость на Нижнем Дону, и двузубец.

Слева во втором ряду — найденное на Правобережном Цимлянском городище грузило для сетей,

сделанное из кирпича со знаком, обеспечивавшем удачную рыбалку.

Остальное — метки саркельских кирпичей:

двузубец, двузубец, совмещенный со знаком, тождественным  тамге рода Дуло,

«вавилон», древний символ квадратной Вселенной,

рисунки лошади и лани, кирпичи, меченные одновременно тамгами двух и трех родовых групп.

(Валентина Флёрова, «Ненашенские письмена»).

Сравнивая постройки нижние, грунтовые, с постройками верхних слоев можно смело предполагать, что обе постройки относятся к разным народностям и разным временам. На различие резкое в культурном отношении указывает различие техники, а разновременность их определяется тем фактом, что верхняя постройка покоится уже на мусоре и толстом культурном слое нижнего городища. По характеру техники верхняя постройка может принадлежать какой-нибудь осевшейся орде; в нижней – скорее можно заметить строительные приемы византийцев.

Что касается характера найденных вещей, то он в этом отношении представляют много разнообразия и в силу этого самого разнообразия могут быть отнесены к различным эпохам, а также и к различным народностям. Постараемся отметить некоторые из более характерных находок.

На глубине более двух аршин (аршин = 71,12 см, прим. ред.), ниже верхних построек, найдена крупная бронзовая привеска в форме луковицы, украшенная богато рельефным орнаментом; как техника, так и самый орнамент заставляют смело признать в этой вещи произведение византийского мастерства. Таково было и мнение покойного гр. Уварова. Время, к которому можно отнести эту вещь, можно обозначить не позднее IX-X веков. Монета медная херсонесского чекана с изображением на одной стороне монограммы Романа II, а на другой креста на пьедестале (959-963) (*).

(*) Каталог коллекции монет П.О. Бурачкова.

Фрагмент сосуда красной глины, обжогой и цветом напоминающий херсонесские сосуды, украшен рельефным изображением ровно конечного креста с расширенными и закругленными краями. Подобного типа кресты встречаются на херсонесских монетах X века.

Две большие бусы из пасты (стекла, прим. ред.) разных цветов весьма сходны с подобной бусой, находящейся в коллекции Исторического Музея из Мурома и относящейся к времени не позднее IX-X века. Молоток из прекрасно полированного темно-зеленого камня с округленными концами напоминает своей оригинальной формой удлиненный человеческий череп. Из фрагментов глиняной посуды, очень часто покрытой врезанными знаками геометрического характера, особенно обращают внимание – две массивные ручки от большой амфоры с врезанными изображениями «свастики», концы которой не ломанные, а закругленные. Из цельных сосудов большого размера следует упомянуть об урне грушевидной формы, совершенно сходной с  урной, найденной мною летом 1886 года в Геленджике и наполненной жжеными костьми.

Хорошей техникой отличается также большая амфора с тремя ручками, но с плоским дном. Говоря о глянцевых изделиях, нельзя не упомянуть о найденном мною квадратном кирпиче, на одной стороне которого изображены концентрические квадраты, соединенные поперечными линиями; такое изображение т.н. «лабиринта» встречается на большом резном камне, найденном в могильнике Комунты, в Осетии; в Тверском музее также находится довольно большой камень с подобным изображением. Найденный мною кирпич был красного цвета, также как и большая часть фрагментов от посуды, обозначенных разного рода геометрическими чертами и знаками: но попадались сосуды и фрагменты от них темно-серой глины; как самые формы этих сосудов, так и орнаменты на фрагментах, отличала иной вкус и иного характера производство, сравнительно с сосудами красной глины; так, напр., один из сосудов формой напоминает горшки курганов центральной России, но он украшен по корпусу фестонами из глубоко врезанных двойных линий с рядами точек посередине; некоторые фрагменты украшены узорами из вдавленных точек; судя по фрагментам, много было сосудов для привешивания, так как на фрагментах боковых толстые и округленные ручки снабжены сверлениями. По цвету глины и техники сюда же можно отнести фрагмент кирпича с врезанным вглубь широко изображением знака, напоминающего тамгу. Таким образом, кроме русских форм, во многих предметах чувствуется также азиатская индустрия. К числу таких вещей еще можно отнести круглое гладкое кольцо из светлого сердолика.

В заключение упомяну ещё о крестике равноконечном, вырезанных из камня сероватого цвета; подобные кресты могут относиться к X-му веку, но могут встречаться и позднее. Медные же кресты-складни, найденные мною в траншее и, украшенные по краю рубчиками, образующими как бы веревочку, встречаются в курганах центральной России, а потому могут быть отнесены к XI-XII векам.

Вне стен городища, на юго-восточной стороне, находится кирпичная кладка, имеющая вид основания башни или какого-либо здания. Во время моих раскопок, башня эта была сплошь залита водой, а потому исследовать её на этот раз было неудобно (на плане обозначена – «R»). На юге от городища за сухим руслом искусственной канавы находится ряд курганов, достигающий хуторов. Один из курганов, ближайший к хутору, и имевший расплывчатую форму был мною раскопан. Скелет найден на уровне горизонта, в слое чернозёма; над скелетом замечены следы дерева и найдены гвозди. Медная пряжка от пояса представляла обычный тип пряжек в курганах центральных губерний, относящихся к периоду не ранее XI века.

Внизу, под скелетом, найдены были обломки от кирпича квадратной формы, очевидно взятые из построек городища. Вообще, исследование в городище дает право предполагать о торговом значении этого города, о его разнообразном населении, но, главным образом, о первоначальном влиянии здесь византийства.

(*) — … на исходе первой половины XVIII века. В Петербург от правительства Войска Донского поступило донесение о найденном «под землёю городе каменном».

По сему 14 октября 1742 г. появляется Указ Елизаветы Петровны:

   «Понеже Ея Императорскому Величеству известно учинилось, что у донских казаков в жилищах пониже станицы Цымлы тому два года назад найден близ реки на горе старинный под землею город каменной. Того ради Ея императорское Величество указали для осмотру послать отселева нарочного к тому искусного человека, которому велеть ежели подлинно по осмотру ево старинной город на горе под землею есть, оной сколько возможно откопать и как снаружи оного, так и внутри прилежно осмотреть, нет ли каких надписей на стенах или в других местах. И ежели найдутца, то, списав оные, привесть с собою в Сенат немедленно, и приметив при том, и того, оной город не можно ли будет без великого труда и убытка привести в состояние.

Сей Ея Императорского Величества указ объявил генерал-прокурор и кавалер князь Н. Трубецкой».

    Нетрудно догадаться, что поставленный на второе место интерес к возможности без особых затрат получить на юге хорошую крепость и был основным в задании, которое поручили искусному в своём деле инженерного корпуса капитану-поручику Ивану Сацыперову. Отсюда и оперативность в выполнении указа императрицы. Уже 1 февраля 1743 года Сацыперов подал рапорт-отчёт, в котором помимо прочего сообщал:

«И тому месту, и всему каменному строению сочинён план, и профили, в каком состоянии ныне, и как было до приезду моего, тако ж в прошлом годе, как окопана от стен снаружи и изнутри накидная земля с разбитыми камнями, и от стен в которых местами до фундаменту отобран камень и перевезен в Черкасской… При сем рапорте приобщаю для лутшего рассмотрения.

Инженер-капитан Иван Сацыперов».

Поясним. Сохранившиеся в человеческий рост белокаменные стены крепости казаки разобрали почти подчистую, часть блоков сплавили в свою столицу Черкасск для строительства бастионов. Теперь с благодарностью вспоминается Иван Сацыперов, оставивший нам великолепный план самой совершенной из всех известных белокаменных крепостей Хазарского каганата (прим. ред.).

… Совершенно иным характером отличается другое городище, лежащее на правом берегу Дона верстах в 7 от Цимлянской станицы по направлению к югу (изображено на плане под литерою «B» и под знаком «e»). Как видно на плане, оно занимает не большое пространство на другом берегу Дона и имеет форму треугольника. У казаков оно слывет под именем «Буй-городка». Как показали раскопки мыска, впрочем, кратковременная, стены его сложены все из белого плитного камня – местного, мягкого известняка. Пробная траншея открыла к середине следы квадратного здания не исследованного жилища, но служившего, вероятно, жилищем какого-либо важного лица. Найденная здесь серебряная бляшка и металлическое круглое зеркало могут быть отнесены к туалетным женским вещам, а восточный тип платиноваго зеркала указывает, по моему мнению, на время не ранее XIII-XIV века.

В других траншеях этого городка найдены были железные наконечники копий и стрел, крючки для рыбной ловли, ножи; все эти вещи найдены были в слое чернозема, не более как аршина на полтора от поверхности земли. Характер этих вещей не заключает в себе признаков большой древности, вещи эти, по всему вероятно, относятся к тому же времени, как и зеркало. Замечательно, что, в противоположность «Попову» городищу, здесь преимущественно встретились вещи из железа и по расположению их можно предполагать, что существование городища окончилось битвой.

Во всяком случае городище это торгового значения не имело, и, напротив, служило исключительно крепостью, сторожевым постом; сторожа водный путь Дона, оно в тоже время было защищено с запада, т.е. со стороны степи: от городища идут в степь на большом расстоянии друг от друга особенного рода сооружения также из белого камня, имеющие форму основания круглой башни. Раскопка  одной из этих построек показала, что погребального значения он не имели. Таким образом, эти сооружения могли служить сигнальными, наблюдательными постами над степью, со стороны запада. По количеству каменного мусора и по диаметру основания можно  наверное предположить, что постройки эти большой высоты не имели. Быть может, к такого рода постройкам относится выражение Пимена – «аки стоги».

В дополнение к своему сообщению о моих кратковременных вообще раскопках этих двух городищ, в интересах самого предмета, я считаю удобным сообщить новые факты, собранные уже после моих исследований в этих городищах, благодаря разговорам г. Часовникова, о которых он и читал реферат в Археологическим Институте. Благодаря любезности автора реферата, я получил возможность воспользоваться добытым им фактам и дополнить ими свое сообщение.

«В прошлом году, говорит г. Часовников, было найдено несколько складных бронзовых крестов, украшенных эмалью. По типу  кресты эти называются «корсунскими» и относятся обыкновенно к X и XI векам, как изделия византийские».

Далее г. Часовников говорит о находке в том же году креста-тельника с изображением Св. Бориса и Глеба и русской надписью их имен. Наконец, найдена была монета – «Владiмирово  сребро» («серебро»? Так в тексте – прим. ред.)

(тип в издании Гр. И.И. Толстаго – табл. 7, № 9).

Автор  сообщения говорит также о находках в том же году (1887 г.) трех обломков колонн:

«один из них представляет базу колонны грубой работы византийского стиля; на одной из вертикальных сторон базы высечен крест. Другой обломок колонны белого мрамора, высотой более одного аршина, а в поперечнике 8 вершков (вершок =  44,45 мм, прим. ред.) – весь покрыт канелюрами (вертикальными желобками)».

Все эти обломки колонн, по мнению автора, относятся к храму, основание которого открыто в северной части городища.

О кладке стен этого храма г. Часовников говорит так:

«он (храм) сложен из четырехугольных правильных плит белого камня (известняка), который не составляли впрочем сплошной стены, а перемежались с кирпичной кладкой» (*).

(*) – Все находки, о которых упоминает г. Часовников, относятся к «Попову» городищу – на восток от Дона.

Считаю долгом упомянуть, что после прочтения моего реферата на заседании Одесского Съезда, уважаемым проф. В.Б. Антоновечем было высказано мнение, что городище это относится к «княжескому периоду». Соглашаясь с мнением моего почтенного оппонента в том, что исследованное мною городище существовало в «княжеский период» и имело сношение с Киевом – на что указывает крест-тельник с изображениями и именами Св. Бориса и Глеба, а также и «Владiмирово сребро» — я тем не менее, на основании новых находок, с большей уверенностью начало этого городища считаю возможным отнести к более древнему времени и вместе с тем отметить преобладающее культурное влияние Византии:

кресты с финифтью, беломраморные колонны, колонна с канелюрами, стены храма, сложенных вперемежку камня с кирпичем, не говоря уже о вышеупомянутых моих находках того-же византийского характера; все это, по моему мнению, суть следы чисто византийского влияния.

Замечу ещё, что в Историческом музее находятся золотые ромбической формы застежки, украшенные жемчугом и сапфирами; застежки эти найдены верстах (верста =  500 саженей =  1,0668 км, прим. ред.)

в 20 от городища, в Романовской станице – в гробнице кургана; вместе с ними найдена золотая монета Льва III Исаврянина (717-788); напомню также, что Лев IV женат был на Хозарке. На основании всех этих данных, мне кажется, вполне возможным отнести начало городища по крайней мере к IX-X векам, т.е., к тому времени, когда сношение Византии с Хозарией подтверждаются историей.

(*) — Как  отметил митрополит Пимен, проходивший Доном из Москвы в Азов – Константинополь  в 1389 году: на горе, над городищем находится большой камень с «рельефным крестом» (высеченным на его лицевой, уплощенной стороне).

«Крест — четырехконечный с расширяющимися концами, представляет вариант «процветшего креста». Нижний конец его раздваивается на короткие отростки, под тупым углом расходящиеся в стороны. По сторонам верхнего конца сохранились буквы под титлом «ИСХС», под концами поперечной перекладины надпись, от которой уцелела только первая часть «НИ», очевидно «НИ-КА»; вторая часть её сильно попорчена. Внизу под раздвоением имеется врезанное начертание типа тамги, состоявшее из перпендикуляра, по сторонам которого, симметрично расположены: слева – маленькая фигура в виде перевернутой в обратную сторону буквы «Э» и справа в виде буквы «С», соединенной с вертикальной линией короткой горизонтальной чертой. Описанный камень напоминает подобные памятники Северного Кавказа и, надо полагать, относится к тому же времени, что и рассматриваемый культурный слой Потайновского городища».

Здесь приведена выдержка из Археологических работ Сев.-Кавк. Эксп. ГАИМК в 1920 — 1927 гг. археолога А.А. Миллер (г. Таганрог). 

… Тем же характером хозяйства отличается, по моему мнению, и большой камень-монолит, стоящий на холме возле Цимлянской станицы, о котором, между прочим, упоминает путешественник Кларк; но камень этот впоследствии затерялся и только во второй приезд мой в Цимлянскую станицу мне удалось разыскать его: он лежал в яме позади двора одного частного владельца.

15 Августа (по старому стилю, прим. ред.), при содействии жителей и инженера-топографа г. Попова (*), камень этот был вытащен из ямы и поставлен стоймя на скале, как он прежде стоял и как вероятно и теперь стоит. Длиной он равняется 4 3/4 аршина (аршин = 0,71 м, прим. ред.) и выделан из одной глыбы очень твердого дикаря; с лицевой выпуклой стороны он украшен изображением креста с обычными словами; борозда внизу, поперек камня, указывает на попытку владельца распилить камень на части – для домашнего обихода. Изображение камня представлено на заглавной виньетке в начале настоящей статьи.

(*) – Пользуюсь случаем выразить мою благодарность за исполнение г. Попового безвозмездно двух планов означенных городищ; планы эти (на одном листе) и прилагаются к настоящей статье.

- FIN -